Двое-трое прохожих остановились, стали помогать нам подняться. Но Габриэлла лежала неподвижно. Я увидел маленькую дырочку на спине ее пальто, почти по центру. Цепенея, я опустился на колени рядом с ней. Затем я засунул левую руку внутрь пиджака, дотронулся до пылающего правого бока, а когда снова вынул руку, она была вся в крови.
— Нет, — только и произнес я. — Нет...
Склонившись над Габриэллой, я перевернул ее на спину, взял на руки. Глаза ее были открыты. Они остановились на мне.
— Генри, — прошептала она. — Я... не могу дышать.
Вокруг нас уже собралась небольшая толпа. Я отчаянно вглядывался в их озадаченные лица.
— Доктор, — сказал я. — Медико! — Нет, это кажется, по-испански.
— Si, si, — сказал мальчик, стоявший у моего локтя. — Undottore.
В толпе возникли шевеление и переговоры. Я понял только одно слово «Inglese», англичанин, говорили они, и я кивнул. Я осторожно распахнул коричневое замшевое пальто Габриэллы. В правой части была большая рваная дыра с темными краями. Черное платье было мокрым от крови. Я неистово замахал рукой, чтобы собравшиеся отошли, и они в самом деле отодвинулись на шаг.
Женщина, по виду мать семейства, вытащила из сумочки ножницы и присела с другого бока Габриэллы. Жестом она попросила меня снова распахнуть пальто девушки и, когда я это сделал, стала разрезать ей платье. Она действовала очень осторожно, и все же Габриэлла зашевелилась в моих объятиях и приглушенно застонала.
— Тише, любимая, — сказал я. — Все будет хорошо.
— Генри... — прошептала она и закрыла глаза.
С разрывающимся сердцем я держал ее на руках, а женщина, споро работая ножницами, наконец вырезала большой кусок ее платья. Когда она увидела, что там, под платьем, ее крупное лицо исполнилось сочувствием, и она покачала головой.
— Signore, mi displace molto, — обратилась она ко мне. — Molto.
Из верхнего кармана пиджака я извлек чистый белый платок, вывернул его на другую сторону и прикрыл им страшную рану. На выходе пуля раздробила ребро, и его осколки виднелись в кровоточащем отверстии под грудью. У белого лифчика снизу появилась красная кайма. Я снова прикрыл Габриэллу пальто, чтобы она не замерзла. Я с ужасом думал, что она может умереть до появления доктора.
Возле нас появился карабинер в начищенных сапогах и зеленоватых защитных брюках, но я сильно сомневался, что заговорил бы с ним, даже если бы он знал по-английски. Собравшиеся начали ему что-то тихо говорить, и он оставил меня в покое.
Габриэлла снова открыла глаза. Лицо ее было серым и в испарине от страшной боли.
— Генри...
— Я здесь.
— Не могу дышать...
Я слегка приподнял ее так, что она оказалась в полусидячем положении, опираясь на мою руку и колено. Но это движение отняло у нее слишком много сил. Лицо ее стало еще бледнее. Из открытого рта вырывалось учащенное дыхание.
— Не бросай меня...
— Нет, милая, не брошу, — сказал я. — Тише...
— Что случилось?
— В тебя стреляли.
— Стреляли? — Это ее не удивило. — Билли?
— Не знаю, я не видел. Не говори ничего. Скоро будет доктор.
— Генри... — Силы оставляли ее, кожа приобрела мертвенный оттенок. — Генри, я тебя люблю.
Она снова закрыла глаза, но сознания не потеряла. Левая рука Габриэллы судорожно подергивалась, страдальческие морщины на лице сделались глубже.
Я бы отдал все на свете, чтобы она опять стала здоровой, чтобы ее отпустила боль.
Прибыл доктор. Он был молод и потому еще не забыл, чему его учили. У него были густые черные волосы и худые ловкие руки. Только это мне в нем и запомнилось.
Он склонился над Габриэллой, быстро заглянул под мой платок и обернулся к полицейскому.
Я услышал слова «auto ambulanza» и «pallotta». Собравшиеся наперебой сообщали необходимую информацию.
Молодой врач снова опустился на колено и пощупал пульс Габриэллы. Она приоткрыла глаза.
— Генри.
— Я здесь. Молчи.
— М-м...
Молодой врач сказал ей что-то утешающим тоном, она слабо ответила: «Si». Он раскрыл свой чемоданчик и ловко собрал шприц для инъекции, затем проделал дырку в ее чулке, протер кожу спиртом и сделал укол в бедро. Снова пощупал пульс и сказал что-то успокаивающее. Я видел, что он ее ободряет, но меня это мало утешало.
Вскоре Габриэлла открыла глаза пошире, и на ее влажном лице появилась судорожная улыбка.
— Лучше, — сказала она еле слышно.
Но она на глазах теряла дыхание, и никаких улучшений я не заметил, разве что, возможно, боль немного утихла.
— Ну и хорошо, — улыбнулся я в ответ. — Тебя отвезут в больницу, и все будет в порядке.
Габриэлла еле заметно кивнула. Врач по-прежнему держал ее руку, следил за пульсом по часам.
Подкатили две машины и, взвизгнув шинами, остановились. Полицейский «Ситроен» и машина «Скорой помощи». Из первой появились два карабинера, явно в чинах, а из второй — санитары с носилками. Вместе с доктором они осторожно забрали Габриэллу из моих объятий и уложили на носилки. Под голову ей положили одеяло, чтобы было удобнее лежать. Доктор проводил взглядом дырочку в спине. Он и не попытался снять с Габриэллы пальто.
Один из полицейских спросил меня:
— Вы, кажется, говорите по-французски?
— Да, — ответил я, вставая. Только теперь я понял, какая здесь твердая мостовая. Нога, которую я согнул в колене, успела онеметь.
— Имя и адрес молодой дамы?
Я сообщил, он записал.
— А ваши?
Я сообщил.
— Что тут случилось? — спросил он.
— Мы бежали, чтобы успеть на трамвай. Кто-то выстрелил нам в спину. Вот отсюда. — Я показал на переулок.
— Кто же?
— Я не видел. — Санитары подняли носилки с Габриэллой, я поспешно сказал: — Я поеду с ней.