Бурный финиш - Страница 46

— Ты не знаешь, что это за валюта? — спросил я, показывая ей купюру.

Оглядев ее с двух сторон, она сказала:

— Югославская. Сто динаров.

— И сколько же это?

— Примерно пять тысяч сто лир.

Три фунта. Клочок бумаги. Сено. И все было запрятано во флакон. Габриэлла взяла у меня из рук бумажки и отцепила булавку.

— Что все это значит? — спросила она.

— Понятия не имею, послание в бутылке, но что оно значит?

— В бумаге какие-то дырочки, — сообщила Габриэлла.

— Это от булавки.

— Нет, их гораздо больше. Смотри. — Она подняла бумажку. Красные печатные буквы бланка гласили: «АГЕНТСТВО ЯРДМАНА. ТРАНСПОРТИРОВКА ГРУЗОВ». Клочок был размером шесть дюймов на два. Я посмотрел его на свет.

Саймон наколол булавкой пять букв. «ЛЮДЕЙ». Меня обдало жаром.

— Что все это значит? — спросила Габриэлла.

— Посмотри, как он наколол буквы — получается: «АГЕНТСТВО ЯРДМАНА. ТРАНСПОРТИРОВКА ЛЮДЕЙ».

Моя интонация явно ее напугала. Она, похоже, что-то почувствовала.

— Но как все это понимать?

— У Саймона не было карандаша, — мрачно отозвался я, избегая объяснений. Только булавки в лацкане пиджака. Записка в бутылке, которую наконец выбросило волной на берег. — Надо подумать, — сказал я. — Надо все хорошенько вспомнить.

Мы уселись на пустые ящики, сваленные в углу двора. Я уставился на побеленную стену дома.

— Расскажи, в чем дело, — попросила Габриэлла. — У тебя такой вид...

— Билли... Билли устраивает дымовую завесу.

— Кто это такой?

— Конюх. Или, по крайней мере, прикидывается конюхом. Всякий раз, когда он летал, на борту был человек, который обратно не возвращался.

— Саймон? — недоверчиво протянула Габриэлла.

— Сейчас я не о Саймоне, хотя и с ним на борту был Билли. Люди, которые путешествовали под видом конюхов, назад не возвращались. Я не помню их лиц, потому что Билли делал все, чтобы у меня не было возможности с ними пообщаться.

— Что же он делал?

— Много чего. Оскорблял меня и... — Я замолчал, пытаясь припомнить этих попутчиков. — Первый раз, когда я летел с Билли, с нами был толстяк по имени Джон. По крайней мере, так мне его представили. От него не было никакого толку. Он понятия не имел, как обращаться с лошадьми. В тот день мы дважды летали во Францию. Похоже, Джон собирался остаться там уже после первого прилета. Я видел, как они горячо спорили с Билли, и тот, видно, заставил его слетать еще раз. Когда Джон согласился лететь обратно, Билли вылил пиво мне на ноги, чтобы я думал об этом, а не о Джоне. А во второй раз он и вовсе устроил со мной потасовку.

— Но кто был этот Джон?

— Понятия не имею, — покачал я головой.

— А остальные?

— Потом мы вместе летали в Нью-Йорк. С нами был конюх с какой-то норвежской лошадью-полукровкой. Он якобы не говорил по-английски. Официально он летел в Америку на две недели, но кто знает, сколько он там пробыл. В тот раз Билли уронил мне на руку железный брус, чтобы я думал об отбитых пальцах, а не о норвежцах.

— Ты в этом уверен? — нахмурилась Габриэлла.

— Ну да. Я и раньше думал, что Билли делает это не просто так, а с какой-то целью. Только я неправильно понял его цель. — Я помолчал и снова заговорил: — Как-то мы летели во Францию с человеком с большими пушистыми усами, а потом, недели через две, мы летели уже из Франции с человеком с такими же большими пушистыми усами. Усы были одни и те же, но вот люди, пожалуй, могли быть разными.

— А что тогда отмочил Билли?

— На пути туда вылил мне на голову сладкий кофе, и почти всю дорогу я отмывался в уборной. А на обратном пути он огрел меня цепью, и я большую часть пути просидел у бортинженера, чтобы избежать настоящей драки.

— Больше ничего не случилось? — спросила Габриэлла, грустно глядя на меня.

Я покачал головой:

— На прошлой неделе я летел в Нью-Йорк. Я заявил Ярдману, что, если Билли посмеет хоть пальцем меня тронуть, я тут же увольняюсь. Туда мы летели нормально. Но на обратном пути с нами летел человек, который явно не имел никакого отношения к лошадям. На нем была одежда для верховой езды, но он чувствовал себя в ней крайне неуютно. Я подумал, что он родственник кого-то из хозяев лошадей и просто решил бесплатно пересечь Атлантику. Но я мало с ним разговаривал, потому что почти всю дорогу в самолете проспал. Десять часов. Я редко так устаю, но я тогда решил, что это, возможно, потому, что за шесть дней я четвертый раз лечу через Атлантику.

— А может, тебе подсунули таблетку? — предположила Габриэлла.

— Не исключено. Вскоре после взлета Альф принес мне кофе. В одном из боксов был нервный жеребенок, и я пытался его успокоить. Не исключено...

— А кто такой Альф?

— Глухой конюх, который всегда летает с Билли.

— Так ты думаешь, тебе подложили в кофе снотворное?

— Все может быть. Я и потом все время хотел спать. Даже дома заснул в ванной.

— Все это очень серьезно, — сказала Габриэлла.

— И сегодня с нами чужой человек. Его тоже зовут Джон. Вроде бы я вижу его впервые, и все-таки... Я стал смотреть на него, пытаясь понять, где же мы могли встречаться. Но тут появился Билли и ударил меня по ноге. Я ответил ему тем же, но после этого перестал думать на эту тему.

— Ну а теперь что ты думаешь?

— Во-первых, у него странные для конюха руки. У конюхов руки грубые, обветренные — им приходится мыть лошадей в любую погоду и выполнять другую тяжелую работу. У него же руки гладкие, с хорошо подстриженными ногтями.

Габриэлла взяла меня за руку и провела пальчиками по тем местам, где стали образовываться мозоли после тоге, как я оставил канцелярскую работу.