Бурный финиш - Страница 43

Патрик вывел самолет на рулежную дорожку, потом свернул на площадку для предстартовой проверки двигателей. Корпус самолета сотрясался, и тормоза еле удерживали его, когда Патрик запустил двигатель на полную мощность. Держа за хомут двух лошадей, я машинально проделывал в уме последние проверочные операции, между тем Патрик убавил мощность, снял самолет с тормоза и повел его на единственную большую взлетную полосу Гатвика. Снова взревели двигатели, и самолет побежал по дорожке со скоростью сто с лишним миль в час, отчего людей и лошадей бросило назад. Мы взлетели точно по расписанию, и самолет, описав в воздухе большой полукруг, набрал высоту и двинулся в сторону Ла-Манша на радиомаяк в Дьепе.

Жеребые кобылы отнеслись ко всему этому с полным спокойствием, и, убедившись, что с ними все в порядке, я двинулся на кухню, наклоняясь, чтобы не стукнуться о багажные полки, и переступая через крепежные цепи. Бортинженер Майк уже наливал кофе в стаканчики и красным фломастером писал наши имена.

— Все в порядке? — спросил он меня, вскидывая и опуская брови.

Когда я ответил утвердительно, он написал: «Генри», «Боб», «Патрик» и спросил у меня имена остальных. После чего «мистер Я.», «Билли», «Джон» и «Альф» пополнили шеренгу. Он налил кофе в стаканчики для членов экипажа потом мне, и я понес кофе Патрику и Бобу, а Майк вышел спросить остальных, не желают ли они утолить жажду.

После полумрака салона в кабине пилотов было ослепительно светло от восходящего солнца. Оба пилота были в темных очках. Патрик снял свой мундир и принялся за первый банан из традиционной связки. Рядом с ним лежала карта полета — с кружочками, обозначавшими радиомаяки, а между ними были закрашенные голубым пространства, разрешенные для полетов. Боб отодрал ватку от пореза на щеке. Снова выступила кровь, и он выругался, но что именно он сказал, я не услышал из-за шума мотора. Оба пилота были экипированы наушниками с микрофоном на стальной изогнутой ленте. Они переговаривались через передатчик, встроенный в штурвал, поскольку нормальное общение в таком грохоте было исключено. Улыбнувшись и жестами поблагодарив за кофе, они снова целиком сосредоточились на своей работе. Я постоял немного, а потом ушел. Завернув на кухню, я захватил оттуда стаканчик, помеченный «Генри», прошел в салон, сел на брикет сена и глянул в иллюминатор. Там уже показался берег Франции. Мы миновали Дьеп и взяли курс на Париж. День как день, полет как полет. Но в конечном пункте — Габриэлла.

Каждые полчаса я ходил проверять кобыл, но они оказались послушными и держались в самолете как бывалые путешественницы. Обычно лошади в полете не выказывают особого аппетита, но две кобылы лениво жевали сено, а одна, сзади, прямо-таки уплетала его за обе щеки.

Я начал отвязывать опустевшую сетку, чтобы положить в нее еще сена, как вдруг за моей спиной раздался голос:

— Я сам.

Я обернулся. Это был Билли.

— Ты? — Удивление и ирония утонули в реве моторов.

Он кивнул, потом отпихнул меня с дороги и сам отвязал сетку. Я с удивлением наблюдал, как он отошел с ней в правый проход и стал доверху набивать свежим сеном. Затем он подошел к боксу и снова повесил сетку на место, крепко-накрепко привязав тесемки. Молча он протолкнулся мимо меня, обдав ледяным презрением, светившимся в его глазах-прожекторах, и плюхнулся на одно из сидений в хвосте, словно давая выход накопившейся злости.

Сразу за ним сидели Ярдман и Джон. Ярдман сурово покосился на Билли, хотя, по-моему, он должен был погладить его по головке и наградить орденом за самообладание.

Потом Ярдман перевел взгляд с Билли на меня, и на его лице заиграла неуверенная улыбка.

— Когда прилетаем? — крикнул он мне.

— Через полчаса.

Он повернул голову к окну, а я посмотрел на Джона. Тот спал. Его кепка съехала на затылок, а руки безжизненно лежали на коленях. Пока я смотрел на него, он вдруг открыл глаза, и его лицевые мускулы, до того расслабленные, напряглись. Я видел его впервые, и тем не менее у меня возникло странное ощущение, что мы знакомы. Впрочем, это ощущение длилось лишь секунду, потому что Билли, вставая с места и проходя мимо меня, воспользовался тем, что Ярдман смотрит в окно, и сильно лягнул меня, угодив по лодыжке. Я повернулся и, резко махнув ногой, с удовлетворением отметил, что каблук попал ему по голени. В один прекрасный день, размышлял я, улыбаясь про себя и продвигаясь по самолету, Билли это надоест. Раз и навсегда.

Четырехчасовой перелет от Гатвика до аэропорта Мальпенса оказался легким. Я стоял, держал за хомуты кобылиц и смотрел, как красно-белые строения в конце аэропорта увеличиваются в размерах. Мы шли на посадку, Патрик выровнял самолет в двадцати футах от посадочной полосы на скорости сто десять миль в час. Легкий толчок — и самолет приземлился с максимально выпущенными закрылками и с предельно допустимой скоростью. Кобылы даже не вздрогнули. Высший пилотаж.

В самолет поднялись таможенник и два его помощника. Ярдман вынул из портфеля сопроводительные бумаги. Проверка прошла без осложнений: быстро, но тщательно. Таможенник с легким поклоном вернул бумаги Ярдману и разрешил выгрузку.

Ярдман на всякий случай решил не присутствовать при этой процедуре, отговорившись тем, что ему надо посмотреть, не встречают ли его в аэропорту партнеры. Поскольку было лишь половина двенадцатого и до ленча далековато, это казалось сомнительным, но тем не менее Ярдман, поблескивая очками, деловито спустился по настилу, и его худощавая фигура стала удаляться. Экипаж высадился по трапу и последовал за ним. К самолету подкатила большая автоцистерна «Шелл», и трое в белых комбинезонах начали заправку самолета.